Иллюзии. Русская версия: Владимир Познер

С именем Владимира Познера ассоциируется целая эпоха в истории страны. Несколько лет назад вышла в свет русскоязычная автобиография этого человека необыкновенной судьбы, мэтра отечественной и зарубежной тележурналистики «Прощание с иллюзиями».





Первая версия мемуаров была опубликована в США ещё в далеком 1990 году на английском языке. Сегодня автор решил оставить книгу такой, какой она была, но при этом снабдил каждую главу своего рода комментариями к написанному, комментариями, отражающими его сегодняшние взгляды.


СП: Владимир Владимирович, как создавалась эта книга? Почему её русский вариант появился только сейчас, спустя более чем 20 лет после выхода оригинала на английском?
— Мой добрый друг, к сожалению, ушедший от нас замечательный писатель Пётр Вайль как-то сказал мне: «Знаешь, неудобно называть своё писание книгой. Книги писали Толстой, Достоевский, а мы пишем книжки». История возникновения этой книжки довольно забавная. В 1987 году на Московский кинофестиваль приехал американский режиссёр и писатель Брайан Кан — товарищ моего отца. Мы познакомились. Спустя два года я полетел в Вашингтон в составе делегации с участием Михаила Сергеевича Горбачёва. Брайан взял у меня интервью об этой поездке для одной американской газеты. Мои ответы показались ему интересными, и Кан предложил: «Почему бы тебе не написать книгу о себе, о своей нестандартной жизни?» Через месяц Брайан приехал в Москву, мы встречались почти каждый день и много разговаривали. Позже Кан прислал мне главы книжки, в основу которой были положены наши беседы. Результат мне понравился. Еще через некоторое время Брайан сообщил, что моей автобиографией заинтересовался авторитетный американский редактор. Вот тогда-то я уже сам сел за работу. Признаюсь, написание давалось мне очень мучительно. Хоть книжка и называется «Прощание с иллюзиями», на самом деле я прощался с верой, в которой воспитал меня отец: с верой в советскую систему, с верой в коммунизм. С другой стороны, я разбирался в очень сложных отношениях с собственным отцом. Всё это давалось тяжело. Писал я на английском, ведь моя жизнь начиналась не на русском языке. «Прощание с иллюзиями» попало в список бестселлеров и продержалось там три месяца. Меня удивило такое внимание, потому что книга не особенно антисоветская, не детектив, секса в ней нет — ну, почти нет (улыбается). Позже книга вышла во Франции, в Германии, в Италии и даже в Южной Корее. В 2008 году я решил её перевести. Перечитывая «Прощание с иллюзиями», я понял, что оно не может выйти в оригинальном виде. Прошло много лет, изменился мир, изменились я и мои взгляды. Тогда я ввёл в текст другим шрифтом комментарии к уже написанному и о сегодняшнем дне. Эту вторую книгу на русском языке писать было не менее тяжело, потому что в ней я прощался уже с иллюзиями относительно Америки.

СП: Ваша семья переехала в Советский Союз, когда Вам было четырнадцать лет. Помните, каковы были Ваши переживания в тот момент?
— Прекрасно помню. Я был стопроцентным американским мальчиком, притом не простым американцем, а особенным — нью-йоркцем. Я сохранил такое же отношение к Америке, какое мой отец, уехавший из революционного Петрограда в четырнадцать лет, сохранил по отношению к Советской России. Я ужасно хотел вернуться в Нью-Йорк, там прошли мои детство и юность.

СП: Правда ли, что Ваш отец хотел порвать отношения с Вами, если бы Вы вернулись в США?
— Когда отец принял решение приехать в СССР, он отказался от очень хорошей жизни. Он работал в известной кинокомпании Metro-Goldwyn-Mayer, зарабатывал большие деньги. Мы жили в роскошной двухэтажной квартире в Нью-Йорке, в центре Манхэттена, на углу Пятой авеню и Десятой улицы. На праздники к нам приходило до ста человек гостей. От всего этого отец отказался ради своей идеи, можно сказать, ради иллюзии. До переезда в Советский Союз в 1952 году он не верил ни в репрессии, ни в ГУЛаг. Когда мы приехали, отец не мог не увидеть, что та страна, о которой он мечтал, отличается от той, что есть в действительности. Через пять лет, в 1957 году, когда я сказал отцу, что не хочу здесь жить, что это не моё, что я хочу домой, в Нью-Йорк, для него это было настоящим ударом. Он ответил, что если я попытаюсь уехать, то он сообщит обо мне в КГБ, и меня посадят в тюрьму. Так что «порвать со мной» — это очень мягко сказано... Вернуться в США у меня получилось только в 1991 году. Почти семь лет я проработал на канале CNBC соведущим ток-шоу с Филом Донахью, объездил страну вдоль и поперек, узнал её с разных сторон. Я вообще считаю, что я больше американец, чем русский.

СП: Сейчас «русская» тема и «русский вопрос» довольно часто обсуждаются в медиапространстве. Что для Вас означает слово «русский»?
— Мне сложно дать чёткое определение. Я могу описать лишь мои ощущения понятия «русский». На мой взгляд, русские люди совсем не похожи на американцев, но очень похожи на ирландцев. Для русских характерны значительные перепады настроения — от подъёма и восторга до полной депрессии, тяга к выпивке, несомненный литературный талант, любовь к разговору. Всё как у ирландцев. Если же говорить о конкретных людях, с которыми я был знаком лично, то по-настоящему русским человеком я считаю Гагарина, а также Сахарова, Ельцина.

СП: Расскажите об опыте, полученном во время сотрудничества с Филом Донахью...
— В журналистику я вообще пришёл случайно. Я окончил биолого-почвенный факультет МГУ по специальности «физиология человека». Тогда я понял, что не вижу себя учёным, и занялся переводами. Затем в течение двух лет был литературным секретарем у Самуила Яковлевича Маршака. Мой приятель предложил мне пройти собеседование в агентстве печати «Новости» (1961 год). Меня взяли на должность старшего редактора. Неправильно было бы тогда называть меня журналистом, ведь и журналистики-то в СССР не было. Нас называли солдатами идеологического фронта, чьей работой была пропаганда деятельности партии и правительства. Я много ездил по стране, встречался с разными людьми и понял: вот это я люблю! Работать с Донахью я начал спустя 30 лет. Я уволился из Гостелерадио СССР, вышел из партии в 1990 году и остался практически безработным. К тому времени я был уже достаточно известен в США, но приглашение стать соведущим программы легендарного Фила Донахью было неожиданностью. У нас был потрясающий тандем! Фил помог мне стать более уверенным, научил многим техническим тонкостям профессии. Например, обращению с микрофоном: Донахью никогда не работал с петличным микрофоном, а предпочитал ручной, любил им жестикулировать. Все эти, казалось бы, мелочи прекрасно работают на аудиторию. Американское телевидение — это прямой эфир, это нерв. Никто, в том числе и ведущие, не знает, что будет в следующую секунду. Я понял, что вполне могу работать на телевидении с такими высокими требованиями.





СП: Что Вы считаете главным в работе журналиста?
— Главное — холодок в животе. Всегда. Если его нет, если уже не волнуешься, то лучше уйти из профессии. До сих пор перед каждым эфиром я этот холодок ощущаю.

СП: Ваша авторская телепрограмма «Познер» 6 февраля 2012 года вышла на европейскую часть России в отредактированном виде, а на Дальнем Востоке эфир был показан без купюр...
— Мой зритель на Дальнем Востоке самый продвинутый — он смотрит программу в прямом эфире. Далее вещание осуществляется по орбитам, это даёт возможность вмешиваться редакторам. Нечасто, но это происходит. В заключительной части той самой программы мы с Тиной Канделаки обсуждали вопросы редакционной политики на телевидении, возможность приглашения в эфир блогера Алексея Навального. Весь этот разговор был вырезан при трансляции на Москву. Это один из компромиссов, на которые я пока иду. Пока... Может так случиться, что в конце концов я скажу: «Всё, хватит!» Я очень рад, что благодаря Интернету люди могут увидеть: вот передача, а вот то, что из неё убрали. Становится бессмысленным что-то вырезать. Надо или закрывать программу, или оставлять всё как есть.

СП: Дмитрий Медведев предлагал рассмотреть вопрос о создании в России общественного телевидения. Вы входите в рабочую группу. Верите ли Вы, что общественное телевидение действительно появится?
— Я давно ратую за создание такого телеканала. В моём представлении общественное телевидение — это телевидение, которое не зависит ни от власти, ни от рекламы. Ещё в 2005 году я напросился на приём к президенту Владимиру Путину, и он меня принял. Мы разговаривали с ним о создании общественного телевидения. Надо сказать, что общаться с Путиным было приятно: он очень внимательно слушает, быстро настраивается на твою волну, мгновенно вникает, реагирует, обладает хорошим чувством юмора. Другое дело, что мы с ним не сошлись во мнениях. На вопрос Путина о том, кто будет финансировать общественное телевидение, я привел в пример опыт Канады. В этой стране существует телеканал CBC (Canadian Broadcasting Corporation). Он финансируется целиком из государственного бюджета. Законодательным актом зафиксировано, что финансирование не может быть урезано ни при каких условиях, а также то, что государство не имеет права вмешиваться в вещательную политику CBC. После заявления Дмитрия Медведева меня пригласили в рабочую группу по созданию общественного телевидения, которую возглавил председатель Совета при президенте РФ по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека Михаил Федотов. Честно говоря, я не очень верю, что новое общественное телевидение будет независимым от власти и от рекламы. Потому что это принципиальное изменение политики, а изменений политики лишь в одной области не бывает. Сомневаюсь, что власть готова пойти на такие изменения сейчас. Не хочу сказать, что всё это бессмысленно, иначе я бы этим не занимался. Мы будем пытаться, потому что я бы не хотел оказаться в положении человека, которого спросили: «Ну, ты-то хоть попробовал?» А я отвечу: «Нет». Этого я не хотел бы.

26 апреля 2024 года